Вы когда-нибудь задумывались, почему гласные в безударном слоге нужно обязательно проверять? Почему, например, мы не уверены, какую гласную букву – а или о -нужно писать в таких словах, как молоко , корова , сторож, хорошо ? В разных частях нашей страны люди могут назвать разные причины, по которым они сомневаются в написании этих слов. Так, например, в Москве или в Тамбове вам могут ответить, что во многих этих словах в безударном положении вместо слышащегося а пишется о . А под Новгородом или Великим Устюге вы, скорее всего, услышите другое объяснение: в этих словах все гласные буквы пишутся так, как слышатся, но по радио или телевидению их произносят по-другому. И, действительно, в разных уголках России безударные гласные а и о произносятся по-разному, и не подобрав проверочное слово или не выучив их как словарные, написать эти слова правильно почти невозможно.

Правила подбора проверочного слова очень просты, список распространённых словарных слов не так уж велик. И правило, и список можно выучить. Но вот интересный факт: в разных областях люди по разным причинам применяют это правило и учат словарные слова. Почему? Ответ прост – они по-разному произносят гласные в безударных слогах в одних и тех же словах. В Московской, Тульской, Липецкой, Рязанской, Калужской областях произносят[мʌлако], [карова], [сторъж], [хʌрашо]. В Смоленской, Курской, Брянской, Белгородской эти же слова будут звучать [мълако], [карова], [сторъж], [хърашо]. В Новгородской и Вологодской – [молоко], [корова], [сторож], [хорошо]. А во Владимирской и Ярославской – [ мълоко], [корова], [сторъж], [хърошо]. Подумайте, на какие две группы могут быть разделены 4 представленные варианта? Чем отличаются варианты, попавшие в одну группу?

Откуда взялись эти разные варианты произношения слов? Язык с течением времени изменяется. Эти изменения происходят чрезвычайно медленно. Однако их можно заметить. Обратите внимание, что вы говорите не совсем так, как ваши бабушки и дедушки и даже мамы и папы. Для называния некоторых предметов, явлений, действий вы используете не совсем те же слова. Вместо устаревшего ЭВМ , вы говорите компьютер или даже комп , вместо автомобиль вы чаще говорите машина или тачка , вместо отнюдь вы скорее скажете вовсе . Изменения в словарном составе (или, говоря более научным языком, лексике ) наиболее быстры и заметны. Гораздо менее заметны изменения в произнесении звуков (эти изменения называют фонетическими ). Но даже и их можно иногда заметить. Посмотрите какой-нибудь фильм или мультфильм, сделанный в 50-е или 60-е годы XX века. Вы можете заметить, что такие слова, как горький , робкий , сладкий , гадкий актеры произносят со звуком [ы] в последнем слоге: [гор"кый], [робкый] и т.д. Сейчас на месте этого [ы] произносят [и].

Итак, язык изменяется. И изменение является его неотъемлемым свойством. На земле не зафиксировано ни одного языка, в котором бы не происходило изменений. Учёные спорят о причинах этих изменений, но их наличие бесспорно. Но одинаково ли язык изменяется на всей территории, на которой он распространен?

Вспомним, что радио, телевидение, телефон и интернет появились лишь в последние 100 лет. До этого люди не могли общаться друг с другом голосом на расстоянии. Связь между людьми осуществлялась только с помощью письменной речи или сообщений посланника.

Представим себе два города в Древней Руси. Например, Москву и Новгород. В Москву и близко расположенные к ней города в какой-то момент с юга пришла мода на произнесение а вместо о в безударных слогах (этот тип произношения называется «аканьем »). О причинах распространения этой моды учёные спорят, но факт остается фактом – к концу XIV века в Московском царстве люди акали. В этот момент в Новгороде, который находится в 480 километрах к северо-востоку от Москвы, люди продолжали произносить в безударных слогах о (этот тип произношения принято называть «оканьем »). Конечно, в Новгороде оказывались люди из Москвы, а в Москве - из Новгорода. Однако коммуникации между этими людьми было недостаточно, чтобы перенести аканье на новгородскую землю. На это были и политические причины – ведь Новгород был самостоятельным городом-государством, очень богатым и влиятельным. У гордых и свободных граждан Новгородской республики не было никаких причин перенимать говор южного соседа-соперника.В результате вплоть до сегодняшнего дня граница между аканьем и оканьем проходит в 120 – 150 километрах южнее Новгорода.

Интересно, что оканье, как вы уже успели догадаться, гораздо древнее аканья, которое является новшеством, распространившимся в русском языке в последние 500 лет. Оканье сохранялось в Москве вплоть до середины XIX века как более подобающее произнесению торжественных речей или чтению стихов. Михаил Васильевич Ломоносов писал в свой «Русской грамматике» (1755 г.) «Сие произношение больше употребительно в обыкновенных разговорах, а в чтении книг и в предложении речей изустных к точному выговору букв склоняется». Под «точным выговором букв» здесь имеется в виду, конечно, оканье. Таким образом, окающие говоры, в каком-то смысле, ближе к Древнерусскому языку, чем современный литературный русский язык, говоря на котором принято акать.

Приведенный пример с Новгородом и Москвой показывает, что с одной стороны изменения идут по-разному на разных территориях, с другой стороны изменения имеют тенденцию распространяться.

Интересно, как проявляют себя изменения на границах своего распространения. Во многом, это зависит от характера границы. Так, например, на Северном Кавказе, где населенные пункты часто разделены высокими горными хребтами или глубокими ущельями, границы языковых изменений чрезвычайно четки. Населенные пункты настолько изолированы, что изменения почти не распространяются. Язык многократно дробится и изменения, протекающие изолированно, приводят к очень быстрому возникновению новых языков. Так, например, на территории республик Чечни, Дагестана и Ингушетии насчитывается почти 50 языков, относящихся только к одной нахско-дагестанской семье. В случае с Новгородом и Москвой таких препятствий как горы и моря нет, поэтому следует ожидать некоторого плавного перехода между южным аканьем и северным оканьем. И, действительно, во Владимирской и Тверской областях обнаруживается некоторая смесь – так называемое неполное оканье, при котором во втором предударном слоге произносится не [о] , как в Новгороде, а [ъ] – звук близкий к слабому [ы].

Сегодня, по данным учёных, на территории России и за ее пределами распространено 4 основных типов произнесения гласных а и о в безударных слогах. Последняя диалектологическая карта русского языка, на которой учеными отмечены в том числе и границы распространения оканья и аканья, была составлена 1965 году.

Но язык изменяется. Какой путь он прошел за последние почти 50 лет? Как поменялись границы оканья и аканья? Как распространено аканье и оканье среди переселенцев, живущих в других странах? Как оно распространено на все территории современной России (карта 1965 года содержала сведения только для европейской части России)? Как повлияло телевидение, радио и интернет на распространения аканья как литературной нормы. Ответы на эти вопросы современной науке неизвестны. В этом проекте ГлобалЛаб участникам предлагается составить новую диалектологическую карту для оканья и аканья, а заодно по-новому взглянуть на удивительное изобретение человечества – язык.

Многие школьники, а то и взрослые люди порой сомневаются, «а» или «о» пишется в первом слоге слов «корова», «собака» или «молоко». Но у жителей некоторых российских регионов таких сомнений не бывает: ведь здесь безударные гласные пишутся так, как они слышатся… Это связано с особенностями местного говора – так называемым «оканьем».

«Акающие» и «окающие»…
Жители Московской, Тульской, Липецкой, Рязанской, Калужской, Смоленской, Курской, Брянской, Белгородской, Воронежской, Тамбовской, Орловской областей привыкли произносить безударные гласные «о» как «а»: «вада», «карова», «сабака», «малако», «барада», «харашо». И это всем кажется нормой, ведь даже по центральному телевидению и радио дикторы и ведущие «акают»… А вот в Ивановской, Новгородской, Вологодской, Кировской, Костромской, Нижегородской, Архангельской и других северных областях эти слова произносятся через «о». Житель же Владимирской или Ярославской области скажет: «малако», «харашо», но «корова»…

Что древнее?
Почему в разных уголках нашей необъятной родины одни и те же слова произносятся в различных вариантах? Известно, что еще к концу XIV века в Московском царстве было принято «аканье», пришедшее, вероятно, с юга. «А» вместо «о» обнаруживается даже в древнерусских письменных памятниках. А вот в Новгороде, расположенном в 480 километрах к северо-востоку от Москвы, в тот же период времени те же гласные в безударных слогах произносились как «о». Новгородское княжество было вполне самостоятельным и не собиралось перенимать «южный» говор соседей-москвичей. Вплоть до сегодняшнего дня сохранилась эта граница между «акающими» и «окающими» регионами – она лежит в 120–150 километрах южнее Новгорода.

Получается, что «оканье» гораздо древнее «аканья», ведь последнее распространилось в русской речи лишь в последние несколько столетий. Кстати, в русском церковнославянском языке, который до XVIII столетия использовался в качестве литературного, безударные «о» и «а» также различались в произношении. До середины XIX века в Москве во время чтения стихов или произнесения торжественных речей сохранялось «оканье». Сам М.В. Ломоносов писал в своей «Русской грамматике», вышедшей в 1755 году: «Сие произношение больше употребительно в обыкновенных разговорах, а в чтении книг и в предложении речей изустных к точному выговору букв склоняется». И лишь со второй половины XIX столетия «аканье» превратилось в единственную норму литературного произношения. Так что «окающая» речь гораздо ближе к древнерусскому языку, чем современная литературная «акающая»…

Как вычислить «масквича»?
Существует еще такой языковой феномен, как «неполное оканье». Например, во Владимирской и Тверской областях во втором предударном слоге произносится не «о», а «ъ» – звук, близкий к слабому «ы».

Чем южнее, тем больше люди «акают». «Аканье» характерно для южнорусского наречия, полное оканье - для северорусского. Неполное оканье - для части среднерусских говоров.

Нам, жителям Центральной полосы России, кажется неправильной окающая речь северян и волжан. Но можно еще поспорить, чью речь следует считать более правильной. Ведь москвичей неизменно узнают по характерному: «Я из Масквы!».

Почему в разных уголках нашей необъятной родины одни и те же слова произносятся в различных вариантах? Известно, что еще к концу XIV века в Московском царстве было принято «аканье», пришедшее, вероятно, с юга. «А» вместо «о» обнаруживается даже в древнерусских письменных памятниках. А вот в Новгороде, расположенном в 480 километрах к северо-востоку от Москвы, в тот же период времени те же гласные в безударных слогах произносились как «о». Новгородское княжество было вполне самостоятельным и не собиралось перенимать «южный» говор соседей-москвиче й. Вплоть до сегодняшнего дня сохранилась эта граница между «акающими» и «окающими» регионами – она лежит в 120–150 километрах южнее Новгорода.

Получается, что «оканье» гораздо древнее «аканья», ведь последнее распространилось в русской речи лишь в последние несколько столетий. Кстати, в русском церковнославянск ом языке, который до XVIII столетия использовался в качестве литературного, безударные «о» и «а» также различались в произношении. До середины XIX века в Москве во время чтения стихов или произнесения торжественных речей сохранялось «оканье». Сам М.В. Ломоносов писал в своей «Русской грамматике», вышедшей в 1755 году: «Сие произношение больше употребительно в обыкновенных разговорах, а в чтении книг и в предложении речей изустных к точному выговору букв склоняется». И лишь со второй половины XIX столетия «аканье» превратилось в единственную норму литературного произношения. Так что «окающая» речь гораздо ближе к древнерусскому языку, чем современная литературная «акающая»…

Аканье - широко распространенное в русском и белорусском языках явление изменения этимологического о в безударном положении - переход его в а или близкие к последнему редуцированные гласные звуки. Охватывая белорусские говоры полностью, аканье в русском языке характеризует только литературное произношение и переходные говоры, но отсутствует в севернорусском наречии .

По говорам условия проявления аканья не одинаковы и характеризуются довольно значительными различиями. Зарождение этой фонетической особенности следует, повидимому, относить ко времени, значительно более раннему, чем она обнаруживается в памятниках (средина XIV века). В пользу такого мнения говорит широта распространения и фонетическое разнообразие этой особенности (см. и ниже соображения об иканье и яканье, которые развивались в большей или меньшей мере параллельно с аканьем).

Под московским аканьем в узком смысле термина разумеется явление перехода о непосредственно перед ударением в а, а в других положениях неударяемости - в редуцированный звук ряда а, производящий на слух впечатление звука, близкого к ы (э): парок (порбк), важу (вожу), но кэласок (колосбк), гэласок (голосок), высоко (высбко), тихэ (тихо) и под.

Первые немногочисленные случаи аканья (спорные) отмечаются (Соболевским) в списанном в Москве с украинского оригинала Сийском ев. 1339 г. Из них наибольшее доверие внушает «въ апу- стѣвшии земли» в записи к нему. Переписчик Пролога Моек, синод. типографии N° 172 1383 г., повидимому, новгородец, название Москвы пишет через а, вероятно, так, как он слышал по местному произношению: «того же лѣта взяшь (sic!) тотары ма- скву город на руси».

Случаи вполне надежные, не оставляющие сомнения в своей природе, относятся к Московскому ев. 1393 г.: прикаснуся, пра- " дающимъ и под., и ряду памятников более поздних. Косвенные указания на аканье извлекаются и из «духовных» московских великих князей, в которых собственные имена, не имевшие опоры в церковнославянской традиции, обнаруживают или колебание о - а, или о против этимологии; ср.: Брошсвую (назв, деревни) в духовной Ивана Калиты, но Бришевая в духовных вел. кн. Ивана Ивановича, Дмитрия Донского и Василия Дмитриевича; Шагатью (тв. ед.) и рядом Шаготью во второй духовной Дмитрия Донского.

Столкновение аканья с севернорусским оканьем позже отражается в многочисленных памятниках частыми гиперизмами вроде: «князь велики прикозал»; «и выб, государи, пожаловали, поко- зали милость» (Накази, речи, в списке князя Андрея Иоанн. Старицкого, писанн. в 1537 г.).

Одновременно с аканьем, как переходом о в а, ив говорах и в памятниках выступает переход неударяемых е, ѣ, я в и: уповайте вм. уповаете, имати вм. имате, радости вашия вм. вашея (Сийск. ев.), послушайте вм. послушаете, бесѣдуить вм. бесѣдуеть, всия земля (род. ед.) вм. всея, и под. (Паремейник 1378 г.).

В говорах представлено еще яканье - возможный переход этих же гласных в том же положении в а после мягкого согласного, в некоторых говорах полный, в других (таких большинство) - в зависимости от характера последующих звуковг.

Несомненно, что в некоторых русских говорах распределение рефлексов гласных звуков, переходящих в и и я (а со смягчением предшествующего согласного), зависело от характера последующего гласного.

В частности, для хронологии явления важны показания обоянского говора, в котором, например, как заметил Л. Л. Васильев, Изв. Отд. русск. яз. и слов., том II (1904 г.), * 1

1 Подробно см. П. С. Кузнецов, Русская диалектология. М., 1951, стр. 112 -114.

кн. I, различно влияют на гласный предшествующего слога подударное о из общеславянского о и о из общеслав. ъ: сялд, кря- стовый, мяст-6в; но тилдк («телек»), силбм (тв. пад.1-др.-русск. селъмь, и под.х. Это заставляет думать, что особенности аканья - иканья в данном говоре сложились до того, как ъ перешло bob закрытом слоге.

Якающие говоры в истории литературного языка заметной роли не сыграли, хотя отражения яканья в письменности (напр., в грамотах) относительно нередки. И иканье и аканье в южно- русских говорах представлены значительно различающимися тирами, но московской письменности, отражающей говор с последовательным иканьем в слоге, непосредственно предшествующем ударению, и эти вариации, вообще говоря, чужды. Что касается различия в характере неударяемого е, отмечаемого (Д. Ушаков) еще для начала двадцатого века в качестве приметы двух поколений (старшее произносило еи, т. е. как закрытое е, близкое к и, младшее - чистое и), то этот факт можно толковать как свидетельство, что московское е в таком положении вполне в звук и перешло только в самое последнее время и что и памятников передает в подобных случаях только акустическое впечатление писцов. Меньше имело бы за себя предположение длительного влияния графики.

Проникновение аканья в письменность, несмотря на традиционность этимологического правописания, сказалось в том, что в дальнейшем установились некоторые неэтимологические написания (главным образом в словах этимологически изолированных и заимствованных):

Барсук - вм. др.-р. борсукъ; ср. пол. borsuk, укр. борсук из тюркск. barsuk.

Бразды «возжи» (ср. бразды правления, выражение, бывшее в употреблении в царской России в торжественном языке и сделавшееся ироническим уже в средине XIX в.); ст.-сл. бръзда, в Погод. Прол. XIV в.: брозды в уста вложеще. Еще Ломоносов пишет (о коне Елисаветы): Крутит главой, звучит броздами, И топчет бурными ногами, Прекрасной всадницей гордясь (Ода 27 авг. 1750 г.). У В. Петрова (К вел. государыне): Сколь твой ни жарок конь, послушен будь брозде.

У Державина колебание: Чтоб конь... бурно брозды опенял (Изобр. Фел.); Со брозд кровава пена (Колеси.) и Где пламенны меж туч бразды (Конч. Орл.). Бразды держащие в руках (Кол.).

Возможно - забота вм. «зобота» к глаголу зобать «клевать» .

Завтрак - вм. др.-русск. заутрок из заутръкъ; ср. др.-пол. zajutrek, род. zajutrka (-е- в польском из ъ).

Заря; ср.: зорю, укр. зоря, пол. zorza и под.

Кавычки вм. ковычки (изредка пишут и так); ср. заковика.

Калач, при колач; ср. сев.-русск. колач и параллельные факты в других славянских языках. Родственно со словом коло «круг» (ср. колесо).

Каракатица - вм. корокатица (корень корок; ср. болг. крака «ноги»). Корокатица было рекомендовано как правильная форма Г ротом.

На карачках и на корачках-, ср. серб, корак «шаг».

Карман; ср. др.-пол. korman - род верхней одежды, из тюрк, karman.

Касатка вм. косатка-, ср. коса.

Качан, при кочан, ср. кочень, др.-русск. кочанъ «membrum virile», серб, кочаьь и под.

Крапива, при кропива-, ср. укр. кропива. И то и другое из «коприва» (ст.-сл. коприва, болг. коприва и т. д.).

Лапта; ср. чеш. lopta, хорв. lopta.

Лапша; ср. укр. локиіа, русск. диал. локша и лохіиа из тюрк, laksa.

Махровый вм. «мохровый» (ср. махры «бахрома, лохмотья по краям одежды», махорка «курительный табак низшего сорта»). Корень слова находится в родстве с мохна «пучок, клок, кисть» и мохнатый и, предположительно, - с мох.

Палаты вм. полаты\ ср. ст.-сл. полата, вероятно, из лат. мн. ч. palatia. Возможно, что с этим словом в родстве и палач1.

Паром, при пором, укр. порон, др.-р. поромъ\ как указывают чешек, pram, пол. prom,-форма с полногласием.

Работа вм. робота-, ср. сев.-русск. робота, укр. робота и под.

Ракита вм. рокита (из древнейшего *orkyta с циркумфлексо- вым or: укр. рокита, чешек, rokyta).

Расти вм. рости\ ср. вырос, рост и под.

Славяне вм. словяне-, др.-русск. словѣнег.

Стакан из дъетъканъ-, ср. достоканъ (Дух. в. кн. Ивана Ивановича); пять достоканцевъ да рюмка, стеклянные (Дело Ник., № 105), но там же: дюжина стакановъ; четыре чашки да пять стакановъ среднихъ. Сев.-русск. стокан. "

Тараторить; ср. чешек, tratoriti, указывающее на полногласие в русском, т. е. тороторить.

Тарахтеть - укр. торохтіти.

Тароватый, при тороватый-, ср. диал. тброво - «щедро».

Сюда же, вероятно, следует отнести и забота вм. «зобота»; ср.: др.-русск. зоблю, зобати «ем» и диал. сев.-русск. «не зоб- лись обо мне» - не заботься.

В собственных именах: Авдотья, Алена вм. древних Овдотья, Олена\ Вазуза, Масальск вм. древних Возуза, Мосальскъ.

Некоторые слова, заимствованные из тюркских языков, издавна, вероятно, колебались в произношении и писались двояко: баранъ- боранъ, казакъ - козакъ; ср. и камыш при укр. комиш.

К аканью восходит в своих основах (вопреки утверждению Соболевского, Лекции, 4 изд., стр. 83) и диалектное явление замены старинного а под ударением новым о в настоящем времени глаголов: плотит, дорит, содит и под.; ср.: платит, дарит, садит и под. Здесь мы имеем расширенные аналогией отношения типа «нашу» (пишется ношу): носит. В литературном произношении узаконялось (со времени Г рота) «плотит» (еще Буслаев считал его относящимся к «просторечию») и «пасодит» (Шахм.). Все глаголы, в которых мы наблюдаем эту замену, раньше имели ударение на примете и: ср. укр. (диал.) платйть (3 л. ед. ч.), сло- вен. plat! и под., русск. же дарит, садится и т. д., и соответствующие изменения гласного стоят в связи с аналогическим же изменением места старого ударения. Соответствующие факты в севернорусских говорах (окающих), по всей вероятности, как и само новое в них место ударения, занесены из южнорусского наречия. - Вм. старинного а нефонетически о внесено в слово ласковый (ср. укр. ласкавий),- под влиянием суффикса -ов(ый).

В склонении узаконенной в литературном языке считается замена этимологического а аналогическим о только в слове кайма: кдймы (вм. каймы).

Произношение безударного е как и закреплено орфографией в слове свиреп: ст.-слав, и др.-русск. сверѣпъ.

Отражение произношения я как е (далее - и) имеем, напр., в написаниях: ветчина из вядчина «вяленое, копченое мясо», десна из дясна, так в др.-русск. (XIV - XV в.); ср. укр. ясна, пол. dziqslo; под влиянием отношений тесна: вёсны» и под. возникло и дёсны, ресница (раньше писали также неправильно рѣсница; др.-русск. рясница, ст.-сл. рдсьница, пол. rz^sa «сережка у растения»); тетива (ст.-сл. тдтива, укр. тятива, пол. ci^ciwa); ястреб (др.-русск. ястрябъ, Русск. пр. по сп. около 1282 г. и др., пол. jastrzqb).

В отдельных словах е вм. я своим проникновением обязано еще влиянию схожих суффиксов: др.-русск. Вороняжь (Лавр. сп. лет.) - нынешнее Воронеж (ср. суффикс -еж-), колодязь жоло- дезь и колодец (ср. суффикс -ец, род. п. -ц(а) из -ьць, -ьца). Слово заяц (ст.-сл. зэаць, пол. zaj^c), сколько можно судить по укр. заєць - зайця, подвергалось влиянию суффикса -ьць, -ьца в косвенных падежах, может быть, и независимо от перехода я>е. Формы типа «заєць, зайцы» засвидетельствованы: первая - с XV в.-, вторая-с XVI. У Сумарокова, как отметил Чернышев, в басне «Совет боярской» заяц имеет косвенные падежи с сохранением я, в соответствии с диалектным употреблением.

Как результат приравнения к «я>е (и) без ударения-е (ё) под ударением» явились неэтимологические е (ё) в случаях за- пречь, запрёг вм. запрячь, запряг, потрёс вм. потряс (ср. у Пушкина: «кобылку бурую запречь» и рифма - «печь»; у Державина: «Магомета ты потрес», рифма «Росс»)1.

В метель - мятель разница написаний стоит в связи с различием этимологии:, первое связывается с мету, второе - со старинным мяту (ср. мятущаяся душа, сумятица и под.).

К истокам Руси. Народ и язык. Академик Трубачёв Олег Николаевич. Из истории языка Древней и новой Руси. 3. Центр – периферия – ареал. Происхождение аканья в русском языке.

Центральным было и остается явление аканья : центральным как по структурной характеристике и важности ввиду охвата также общенародного (национально-литературного) языка, так и по своей центрально-диалектной принадлежности, и это признается разными авторами [Горшкова К.В. Историческая диалектология русского языка. М., 1972, с. 125]. О первоначальной территории акающего диалекта, включающей курско-орловские и соседние говоры, см. также уточнение, что для орловских говоров характерны «примерно те же безударные гласные» , что и для литературной речи [Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 428].

Центрально-южно-великорусский характер отмечается и для диссимилятивного аканья, впрочем, уже у Коткова: «Восточная граница диссимилятивного аканья в Орловской области не выходит за восточные пределы диссимилятивного аканья суджанского типа». Примерно на тот же центр наслаивается диссимилятивное яканье: Курск – Орел – Смоленск [Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М., 1970, с. 94].

Эти диссимилятивные преображения безударного вокализма, честь открытия которых принадлежит Шахматову, типа диалектных с[ъ]ва, тр[ъ]ва , курск., льговск. жылезо, жына, жыра , жылаши, цына, въда, жыра, шыгатъ [Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 700], в ограниченном, правда, объеме и ненадолго, проникли и в стандартнолитературную орфографию, орфоэпию, ср. пресловутые «сценические» жыра, шыги [Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 479, 480: как шаѢ ги, жаѢ ра ], ср. уже отсутствие подобных рекомендаций в «Орфоэпическом словаре…»[Орфоэпический словарь русского языка. Произношение, ударение, грамматические формы. Около 65000 слов / Под. ред. Р.И. Аванесова. 6-е изд., стереотипное. М., 1997].

Словом, картина, в том числе пространственная, явлений (типов) аканья-яканья непростая, сложная даже для лингвиста не диалектолога. На множественность этих типов также обратили внимание давно [В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.), с. LXXV.]. На то, что, например, «в смоленском наречии акают до приторности, и аканье это усиливается на запад и юг, через Белую до Чёрной и Малой Руси…». Почтенный лексикограф так отзывался о том, что потом стали квалифицировать как белорусский, полный характер аканья [Шахматов А.А. Курс истории русского языка. Ч. II. СПб., 1910, с. 379 – 380].

Для срединных же, означенных выше говоров характерна пестрота типов аканья-яканья на довольно ограниченном пространстве. Все эти генетические более новые, разнообразные типы, в основном – диссимилятивного аканья (яканья) – суджанский, обоянский, щигровский – все сосредоточены в зоне курско-орловских говоров, проще говоря – на курской земле, откуда и исходили эти инновации, знаменующие тем самым центральность зоны. Инновации были в известном смысле множественными, ср. сюда ещё иканье – орловско-курское, но и среднерусское, и национально-литературное [Котков С.И. Говоры орловской области (фонетика и морфология). Дис. … докт. филол. н. Т. I – II. М., 1951, с. 467, 476; Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 61].

Все это, вместе взятое, создавало ту самую пестроту и неоднозначность характеристики, которую по канонам дисциплины и должен проявлять центр лингво-географического ареала. Из этих черт некоторые в разном объёме устремились центробежно в более периферийные области, ср. иканье в московских говорах и отдельные отражения диссимилятивных явлений в самом высоком речевом стандарте.
Конечно, остается традиционно трудный вопрос о происхождении аканья , и здесь не могут быть, естественно, признаны достаточными и убедительными ссылки на «безболезненность» и «легкость» перехода от оканья к аканью [Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 146]. Почему тогда, спрашивается, не начала «акать» вся территория языка? Видимо, не стоит оставлять без внимания сопутствующий социолингвистический аспект: это была инновация, шедшая из влиятельного южного центра.

Самое время напомнить, что великорусский Юг превосходил великорусский Север по людскому, экономическому и другим потенциалам, о чём почему-то обычно забывают, как и об аксиоме, что история начиналась на Юге. Южная инновация аканья обладала авторитетом, и следовать этому пресловутому выговору «по-московски» было престижно [ В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I. M., 1955 (со второго изд. 1880 – 1882 гг.)].

Редкость ли заселения Севера, неудовлетворительность тамошних коммуникаций или какие-то более тонкие причины, но что-то всё же привело к затуханию инновационной волны аканья на подступах именно к Северу. Мы и в дальнейшем будем пользоваться этой точкой отсчета: сравнительная дальность траектории волн, высылаемых инновационным центром.
Распространена концепция, датирующая аканье временем после падения редуцированных [Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ, 1947, № 9, с. 138 – 139], и к ней, вероятно, надо прислушаться. Но вполне возможно, что дело много сложнее и указанное падение – не единственная, а одна из причин, довершившая окончательное приведение в действие механизма аканья. Возможно, более широкое допущение ряда предрасположений к аканью – единственный выход из тупикового положения, в котором проблема аканья оказалась в результате ожесточенных споров.

Иными словами, если даже перед нами не тот случай, когда «оба правы», то все же возможно расценить ситуацию как некий сигнал о наличии рационального зерна во взаимоисключающих концепциях: «аканье – собственно русская инновация», «аканье – праславянский феномен». Нельзя забывать и о том, что язык древнерусской ветви славянства подвергся значительной перестройке, развертывавшейся опять-таки по законам лингвистической географии (пространственной лингвистики) .

Не исключено при этом, что первоначальный краткостный вокализм, который был у древнерусских славян, их большинством переинтерпретирован как вокализм безударный [рубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М., 1991, с. 69 – 71].

Состоялась утрата категории различения количества гласных, которой пра-украинский, как типичная периферия, был затронут в гораздо меньшей степени, ср. имевшие в украинском место заместительное растяжение/продление, ареально близкий аналог явлению польской исторической фонетики – wzdluzenie zastepcze, и там, и тут – во вновь закрытых слогах. Это явление косвенно свидетельствует о древнем наличии в праукраинских диалектах количественных различий гласных.

Собственно великорусский этого не знает . См. у Скляренко, где заместительное продление рассматривается на материале славянских языков, сохранивших количественно-интонационные различия гласных (сербохорв.), но не говорится об украинских данных.

Какое-то отношение может иметь к проблеме аканья фактическое тождество слав. о и a, даже первичность последнего [Скляренко В.Т. Праслов’янська акцентологiя. Киïв, 1998, с. 66 – 67]. Тот факт, что ослабление безударных гласных в южновеликорусском и белорусском очень поздно отразилось в письменности, говорит не только и не столько о консервативности письма, сколько о том отношении взаимной компенсации, в которое вступили означенное ослабление артикуляции и консервирующая тенденция письма.

Об этом, может быть, следует сказать особо. Здесь речь пойдет, в сущности, о типологическом отличии русского языка, выделяющем его из большинства других славянских языков. Не напряженная артикуляция безударного вокализма – яркая черта русского языка и его инновация, отделившая его даже от близко родственного белорусского языка.

Парадокс в том, что оба эти языка объединяет общность аканья, однако в белорусском с его «полным аканьем» обозначилась такая самостоятельная черта, как напряженная артикуляция безударного вокализма . Результат: различия по принципу: напряженная артикуляция языка – фонетическая орфография; вспомним сербохорватский и вуковский завет «пиши као што говорит» – пиши как говоришь, соответственно, не напряженная артикуляция языка – консервативная (историческая) орфография. Русская артикуляция, выпадая из славянской в целом, напоминает принцип английской, аналогия распространяется и на консервативность письма в обоих случаях!. В связи с отмеченным кажется несколько непонятным мнение о факультативности напряженности в славянских языках [Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962, с. 204].

Переход к менее напряженной артикуляционной базе как «общая тенденция» русского языка, в том числе в плане замены оканья аканьем, характеризуется также у Касаткина [Касаткин Л.Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского языка. М., 1999, с. 131, 132.].

Итак, опираясь в немалой степени на предшественников, мы пришли к заключению о необходимости наличия инновационного центра, даже сосредоточились на некотором вероятии подобного центра инноваций в среднезападной части южновеликорусского пространства. Имеет смысл сохранить в дальнейшем эту точку отсчета для суждений об (остальных) частях и явлениях великорусского ареала.

Из них наиболее яркая и легко выделяемая – северновеликорусская часть. Вместе с тем, заинтересовавшись критериями выделения северновеликорусского наречия, мы не можем не выразить сомнений на этот счёт. Во-первых, оказывается под вопросом целостность северновеликорусского наречия в его западной и северовосточной частях , и это признается основными исследователями [Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров по материалам лингвистической географии. Отв. ред. В.Г. Орлова. М., 1970, с. 210].

Во-вторых, они же признают, что выделение «будущей территории северного наречия» намечается «на основе распространения аканья». Э то означает ни больше ни меньше, как то, что основной критерий выделения – отрицательный: то, куда не дошло аканье, территория, где аканья нет, поскольку никто не станет спорить с тем, что аканье шло с юга.

Интересно отметить, что характеристика южного наречия заметно контрастирует с этим, нося более конкретно-позитивный характер: не различение безударных гласных, фрикативное г (?), отсутствие контракции (выпадения j) [Русская диалектология / Под. ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М., 1964, с. 239].

Но и южновеликорусские отличительные признаки не изначальны. Не только в среднерусских говорах, но и в южновеликорусском просвечивает «северновеликорусская» основа, если говорить в терминах действующей диалектологии. Сказанное делает неактуальной оппозицию «северновеликорусский» – «южновеликорусский» , поскольку в древние времена (ретроспективно) северо-великорусский оказывается тождественным со всем изначальным великорусским, причем аканье/яканье – вторичные инновации языкового центра.

Сейчас нельзя без некоторого удивления воспринимать оценки вроде того, что (по Шахматову) Е.Ф. Будде принадлежит «замечательный вывод» о том, что северная часть Рязанской области первоначально относилась к северновеликорусскому наречию и о северновеликорусском характере касимовских говоров в прошлом. [Сидоров В.Н. Из истории звуков русского языка. М.. 1966, с. 98]. В сущности ясно, что это банальная констатация хода южных инноваций, перекрывающих первобытные черты вроде того же оканья .